С наружной стороны сарая доносились скребущие звуки. Вся вилла кишела мертвецами, наводнившими окрестности после вчерашней перестрелки. Филип пинком открыл дверь.
Дверь врезалась в женщину-зомби средних лет в запачканном сарафане. От удара та упала. Филип поднял пистолет и прострелил ей череп, даже не замедлив шага.
Звук выстрела эхом пронесся по округе. Труп содрогнулся в конвульсиях в кровавом облаке и, наконец, замер. Филип вышагивал по двору, как Терминатор, делая выстрел за выстрелом, отправляя все больше неживых в чистилище.
Прошло много времени, прежде чем Филип смог собрать волю в кулак и понять: пришло время сделать то, что должно быть сделано.
У него оставалось еще пять патронов в магазине.
Под деревом сидел труп маленькой девочки. Филип и Ник привязали ее к стволу, чтобы она не сбежала и никого не укусила. Филип подошел, поднял ружье и направил ствол мертвой девочке между глаз. Здравый смысл говорил: «Давай быстрей. Просто сделай это – и все».
Но палец застыл на курке, руки задрожали.
– Я не могу, – пробормотал Филип.
Он опустил пистолет и посмотрел на дочь. Привязанная к дереву, Пенни рычала, как бешеная собака. Ее лицо фарфоровой куколки сморщилось и превратилось в белую гнилую тыкву с пустыми блестящими глазами, как две серебряные монетки. Ее когда-то невинные губки-тюльпанчики теперь почернели и потрескались. Она не узнавала отца.
От этого Филипу захотелось умереть. Он стоял и вспоминал, как смотрел Пенни в глаза каждый раз, когда забирал ее из детского сада или из дома ее тети Нины после долгого, трудного рабочего дня. Одного радостного взгляда девочки ему хватало, чтобы продолжать жить. Но теперь искра жизни ушла из ее глаз навсегда.
Филип знал, что ему нужно сделать. Пенни рычала. Лицо Филипа исказилось от муки.
– Я не могу, – повторил он, отводя взгляд.
При виде дочери в таком состоянии по всему его телу пробежал электрический разряд ярости – искрящий, как наконечник сварочной горелки, распаляющий невидимое пламя где-то глубоко внутри. Он услышал голос: «Вспори миру брюхо, разорви его на части, вырви ему сердце… прямо сейчас!»
Он пятится прочь, сгорая от бессильной ярости.
Земельный участок вокруг виллы, согретый теперь мягкими лучами утреннего солнца, по форме походил на полумесяц. Особняк стоял в центре, а хозяйственные постройки выстроились по аккуратной дуге позади дома: каретный сарай, небольшой склад для сенокосилки и трактора, сараи для инструментов, гостевой дом на сваях и большой сарай, обшитый досками и выкрашенный в бледно-розовый цвет, с огромным флюгером на крыше. В это последнее строение, с проеденным червями деревянным покрытием, в настоящий момент и направлялся Филип.
Он понимал, что нужно слить этот ядовитый поток, текущий через него, найти ему какой-то выход.
Двойные двери сарая были заперты на гигантской деревянный засов по центру. Филип подошел и откинул планку. Двери со скрипом открылись, выпустив облако пыли. Филип прошел внутрь и закрыл за собой двери. В сарае пахло конской мочой и заплесневелым сеном.
Две фигуры извивались в углу амбара – те, кого он прозвал про себя «Сонни и Шер». Эти два наркомана напали на них, они виноваты в смерти его дочери. И теперь их ждет расплата.
Парочка сотрясалась на полу амбара: рты заклеены, спины прижаты к двери пустого конского стойла, тела корчатся в муках героиновой ломки. Но Филипа это не беспокоило. Он уже придумал, что сделает с ними.
Филип подошел к сладкой парочке. Тощая девица мелко дрожала, ее накрашенные глаза запеклись сухими слезами. Мужчина судорожно вдыхал воздух носом.
– Ты, – сказал Филип, обращаясь к Сонни. – Я задам тебе вопрос… и я знаю, как трудно кивнуть связанной головой, поэтому просто моргни один раз, если захочешь сказать «да», и два раза – если «нет».
Мужчина посмотрел на него красными заплывшими глазами и моргнул один раз.
– Тебе нравится смотреть?
Два раза.
Филип потянулся к застежке на ремне и начал ее расстегивать.
– А жаль. Потому что сейчас ты кое-что увидишь.
Два раза.
И снова… два хлопка веками.
Два, еще два, и еще два…
– Полегче, Брайан, не так быстро, – сказал Ник Брайану следующим вечером, поднявшись на второй этаж, в мастерскую. В свете керосиновой лампы Ник помогал Брайану выпить воды через соломинку. Ник делал все возможное, чтобы Брайан быстрее пошел на поправку и, самое главное, чтобы организм его снова стал усваивать пищу.
– Попробуй. Это овощной суп, – уговаривал Ник.
Брайан съел несколько ложек.
– Спасибо, Ник. Спасибо за все.
– Ты поправишься, мужик. А вот твой брат… не уверен.
– Что ты имеешь в виду?
– Он слетел с катушек, мужик.
– Ему много пришлось вынести, Ник.
– Как ты можешь так говорить? – удивленно спросил Ник. – Посмотри, что он сделал с тобой! И не говори, что это потому, что он потерял Пенни – мы все потеряли людей, которых любили. Он едва тебя не убил.
Брайан посмотрел на свои искалеченные ноги, торчащие из-под краешка одеяла.
– Я это заслужил.
– Не говори так! Не твоя вина, что это произошло. Твой брат свихнулся. Я за него волнуюсь.
– С ним все будет в порядке. Но тебя, кажется, беспокоит что-то еще.
Ник глубоко вздохнул и задумался.
– Я знаю, что ты не сильно религиозен. И я знаю, ты думаешь, что я святоша.
– Это не так, Ник.
– Не имеет значения… моя вера сильна, и я не сужу человека по его религии.
– К чему ты ведешь?
– Он оставил ее в живых, Брайан… хотя, возможно, «в живых» – это не совсем правильное слово.